|
С Юрием Михайловичем Гертом я познакомилась в доме А.С.Белянинова. Он с женой Аней, как и я, пришли послушать песни Александра Галича, который услаждал наш слух и души почти до утра. Мы вышли вместе, когда уже рассвело. Стояли на остановке в ожидании первого автобуса, переполненные и ошеломлённые впечатлениями от этой встречи. От прослушанных стихов под гитару, было такое чувство, будто хлебнули глоток свободы. После этой встречи начались наши дружеские отношения.
Когда мы познакомились, Юра с семьёй только переехал в Алма-Ату из Темир-Тау. Был приглашен для работы в журнале "Простор", после публикации журнального варианта романа "Кто, если не ты?". Руководить отделом прозы он стал после отъезда Белянинова.
Моё знакомство с Гертом - писателем началось с повести "Лгунья". Я прочла её на одном дыхании. Казалось, что слушаешь ироничный рассказ автора. Содержание её, как и первого романа, правдиво отражало нашу советскую социалистическую действительность, хотя основные мысли этих произведений были "упрятаны" в подтексте. После публикации журнального варианта, оба произведения вышли в свет лишь через много лет
Как-то Юра рассказывал о встрече в редакции журнала с представителями, гастролировавшего в Алма-Ате, московского театра "Современник". После небольшого застолья состоялась неофициальная беседа. Главный режиссёр театра, народный артист О.Н. Ефремов обратился к Герту:
- Слышал, что у Вас в столе лежат уже две написанные, но не изданные книги. Что Вы собираетесь делать дальше?
- Писать следующую,- сказал Юра и поинтересовался:- А как поступаете Вы, Олег Николаевич, когда после генеральной репетиции по идеологическим мотивам запрещают поставленный спектакль?
- Ухожу в запой, - искренне признался Ефремов.
Прежде, чем что-то написать Герт проделывал огромную подготовительную работу. Читал серьёзных авторов, глубоко осмысливая прочитанное. Не знаю в связи с чем, но в какое-то время его интересовало восстание Костюшки. Когда я собралась в Польшу, навестить родственников, Юра составил вопросник, относящийся к этому событию. Просил поинтересоваться обо всём на месте.
Герт обладал умением откликаться на чужую беду и удивительной способностью слушать собеседника. При этом он как бы превращался в одно большое ухо, впитывающее слова говорящего. Казалось, в этот момент для него нет ничего интереснее и важнее. Людям хотелось поведать ему о своих бедах, радостях и мыслях. Один из отпусков Юра проводил вместе с писателем Н.С. Ровенским. Они пешком бродили по европейскому северу России. Вспоминая об этом, Николай Степанович с удивлением рассказывал, что сельские женщины во время бесед всё внимание уделяли Юре, а его как бы не замечали.
Вспоминаю, как по семейным и другим праздникам Герты собирали друзей. Частыми гостями в те годы бывали Миркины, Берденниковы, поэты Р. Тамарина и
Т. Мадзигон с мужьями. Застолье обычно вёл Юра. Произнесённые тамадой тосты отличались чувством юмора. На дне рождения у Ани фирменным блюдом были маленькие малосольные огурчики. В начале июня огурцы на рынке только появлялись. Рассол готовился по особому рецепту. Бывалые гости ждали, когда любимую закуску поставят на стол.
Оживлённая беседа перемежалась чтением стихов (своих и чужих). Потом появлялась гитара и под аккомпанемент В.Берденникова все дружно пели. Когда очередь доходила до лагерной песни Ю.Алешковского - "Товарищ Сталин, вы большой ученый", закрывалась форточка, а летом окно, дабы не смущать крамолой слух соседей и прохожих, да и себя уберечь.
Периодически в доме появлялись новые люди, чем-то Юре и Ане интересные, нередко молодые литераторы, которых Юра опекал. Иногда приглашали гостей для общения с приезжими, духовно близкими людьми. У них я познакомилась с Адрианом Розановым. Он был журналистом, сыном знаменитой в то время женщины - режиссёра Н.Сац. Она была репрессирована в 30-е годы, а потом сослана в Алма-Ату, где создала детский театр. Желанным гостем в доме Гертов был морской офицер и поэт, москвич Марк Кабаков.
Спиртные напитки Юра потреблял лишь в малых дозах. Однажды на своём дне рождения он, очевидно, выпил больше чем всегда и стал непривычно весёлым и раскованным. Нашел где-то в доме и надел на себя кепи и длинный шарф. Провожая гостей, изображал литературного героя - Остапа Бендера. Таким Юра бывал редко, поэтому, наверно и запомнился.
Герт был человеком с чувством собственного достоинства. Так называлась одна из его публицистических статей, а эпиграфом к ней было четверостишие Булата Окуджавы:
Чувство собственного достоинства.
Кроме этого ничего,
Не придумало человечество
Для спасения своего.
Это чувство проявлялось у него во всём. Как-то летней ночью Юра провожал меня домой. Мы шли по безлюдному в это время проспекту и вдруг увидели впереди группу не вызывающих доверия молодых людей. Я предложила не подходить к ним и перейти на другую сторону улицы. Герт возразил:
- Зачем? Ведь нам надо идти прямо, - и мы пошли не сворачивая.
По своей натуре Юра был борцом, нередко бескомпромиссным. За эту черту характера наш общий друг, шутя, называл его "большевиком", хотя членом коммунистической партии Герт никогда не был.
Однажды Юра выступил против статьи, написанной референтом первого секретаря ЦК КП Казахстана (о чём шла речь не помню). В связи с этим он вместе с группой писателей были приняты самим руководителем Республики. Спорный вопрос как-то решился, а референт получил выговор.
Доцента Каз ГУ Е. Ландау обвинили в хранении и распространении "самиздата". Его неоднократно допрашивали. Последний раз увезли на допрос, не дав дочитать лекцию. Он вернулся домой в состоянии нервного потрясения и когда раздался стук в дверь (как, оказалось, стучала соседка), Ландау прыгнул с балкона четвёртого этажа и разбился насмерть. Похороны были поспешными. На кладбище у гроба стояло больше представителей комитета государственной безопасности, чем друзей покойного. Герта это не смутило, и он выступил с прощальной речью, которую закончил словами:
- Мы знаем, кто убил доцента Ландау! История им этого не простит.
В своих художественных произведениях и публицистических статьях Юра активно выступал против антисемитизма, как "составной и очень существенной части фашизма". Уже живя в США, он писал: "Я когда-то думал о себе: я русский. Пока однажды мне не было сказано: нет, ты - еврей. И знай, своё место!.. Как это было больно, как страшно!...". Он не соглашался с теми из эмигрантов кто утверждал: "Какой я еврей. Я космополит!", полагал, что эти люди забыли о чувстве собственного достоинства. У них срабатывает "привычная рабская психология, вывезенная нами из прошлого, из страны, которая так много нам дала - и так много отняла".
Малейшее проявление даже "розового антисемитизма" (так называлась другая статья) вызывало у него неприятие. Из-за этого Юра отдалился от нескольких, ранее близких ему, людей. Когда редколлегия "Простора", несмотря на категорические возражения заведующего отделом прозы, приняла решение опубликовать в журнале малоизвестный рассказ М. Цветаевой с антисемитским душком, Герт подал заявление об увольнении. Вскоре он уехал в США. На проводах сказал:
- Мы с женой уезжаем не только потому, что у нас в Америке семья дочери и больной внук. Я русский писатель и другим быть не могу. Здесь мой дом, здесь прошла моя жизнь, но после истории в "Просторе" считаю, что меня вынуждают к отъезду.
Я провожала Гертов в аэропорту "Шереметьево". Казалось, мы больше никогда не увидимся. Судьба распорядилось иначе. Трижды я навещала друзей в Кливленде, где им выделили отдельную трехкомнатную квартиру, в доме для одиноких, неимущих людей. При ознакомлении с достопримечательностями Кливленда Юра показал мне самую большую библиотеку города. Мы доехали до неё на скоростном трамвае (трейне). В вестибюле красовался огромный стеклянный глобус. В наличии был солидный стенд книг на русском языке - современных авторов и классиков. Имелись и разнообразные "толстые" российские журналы.
Герт был благодарен стране обеспечившей им безбедное, по советским меркам, существование и бесплатную медицинскую помощь. Дети успешно работали, а тяжело больной внук был вылечен. Однако Америка не стала для него второй Родиной. В СССР со многим он не мог согласиться, но с властью доллара тоже не сумел примириться. Говорил о себе шутя:
- Там я жил, а здесь доживаю.
В США его по-прежнему интересовали события, происходящие на Родине. Он писал только на русском языке и в основном о России (СССР), а в последние годы - и о жизни советских эмигрантов. За десятилетний американский период жизни Юра опубликовал четыре книги ("Северное сияние", "Лазарь и Вера", "Элины и иудеи", "Семейный архив"). Большинство, содержащихся в них произведений было начато или задумано в Алма-Ате. Публицистические статьи написанные в Кливлене так же касаются вопросов волновавших его на Родине и не оставивших равнодушным в Америке.
Неожиданно для себя, уже после визитов в США, я стала писать воспоминания. Один из первых рассказов послала Герту. Ответ получила вдохновляющий: "Какой Вы превосходный рассказ написали! Будь я зав.отделом прозы "Простора", обязательно бы напечатал!". Через несколько месяцев пришло новогоднее поздравление с пожеланием " здоровья, той же, что и обычно, крепости духа и - той романтичности, которая в Вас живёт и светится". Эти слова оказались прощальными. Юра тяжело заболел. Вскоре, русский писатель, написавший и опубликовавший свыше десяти книг, длительное время заведовавший отделом прозы Казахстанского литературного журнала "Простор", Юрий Михайлович Герт покинул этот мир.
Тамара Шайкевич-Ильина |
